Русалка
Ведомо ль тебе, в Москву
К нам ересь Схариа жида вползла,
Как змий в благословенный вертоград.
Бояре ближние и пастыри духовны
Вкушают уж поганую отраву;
За них печальник главный Курицын,
Который милостью твоей осыпан.
(На лице великого князя возрастает неудовольствие.)
И ведомо ль тебе, что православный
Народ они в соблазн великий вводят?..
(Шепотом)
Твоя невестка даже...
Иоанн
(спокойно)
Ведомо,
Науку любомудрья изучают.
Пусть тешатся, лишь дела своего
Не запускали бы. А если бабьи
Все пересуды слушать, так не сварить
И щей горшка, подавно царством править.
Об Курицыне строго запрещаю,
Кому бы ни было, худое говорить.
Я не забуду никогда, что сделал
Он для меня. С Менгли-Гиреем дружба,
Союзы с королем венгерским,
С молдавским господарем и иными,
Все это дело Федора. И если
Я ими силен, и потому
Могу с Литвой тягаться, так за то
Ему поклон, и до земли поклон.
Знай, худо и добро не забываю
До гробовой доски.
Русалка
Лишь из усердья
К тебе не мог я доле умолчать;
Народ весь вопиет против тебя.
(При этих словах раскалились очи у великого князя, он воспрянул с кресел, вцепился в грудь Русалки и, тряся ее и задыхаясь, закричал.)
Иоанн
Народ?.. Где он? Подай его, чтоб я
Услышать ропот мог и задушил,
Как я тебя душу. Народ где этот;
Отколь взялся?.. На свете сем, я знаю,
Есть государство русское и все
Оно, по Божьей милости, во мне одном,
Слышь, негодяй? Поди и объяви
Везде, на торжищах, в церквах,
В концах вели ты это прокричать,
И если голоса людского мало,
Вели ты прозвонить колоколам
И пушкам прогреметь... Народ?
Не тот ли, что два века с лишком ползал
У ног Татар и кланялся им данью,
И руки целовал у Псковитян,
У Новгородцев, у Литвы?
Я первый поднял на ноги его
И крикнул: встань, опомнись, ты Русин!..
И смерд поднять смел голос на меня?..
Пойди и Курицыну объяви,
Что жалую я верного слугу
Кафтаном золотым, слышь, с плеч
Моих, и так скажи, чтобы народ
Твой ведал. Вон, теперь, шептун поганый!
Русалка
(становясь на колени)
Помилуй, государь, отец наш, грех попутал.
Возьми свое нелюбие назад:
Немалую я службу сослужу
Тебе; доволен будешь сильно мной —
Князь Михаил верейский захворал;
Нароком с этой вестью родич прибыл
Пошли скорей гонца, пока не отдал душу.
Иоанн
(в испуге)
Сказал, хворает? сильно захворал?..
Русалка
Мой родич говорит, уж не подняться.
Иоанн
(ласково)
Да, да, Михайло, можешь сослужить
Мне службу, никогда я не забуду.
Ты голова неглупая, не знаю,
Как ныне оплошал — попутал, видно,
Лукавый. Встань. Так ты... мой люба...
(Говорит дрожащим от душевного волнения голосом, гладя Русалку по голове).
Немедленно отправься в Верею,
Сейчас. Скачи, гони и в хвост и в гриву,
Коней хоть десять замори, а князя
Михаилу заставай еще в живых,
Как хочешь заставай... Где лаской лисьей,
Где речию духовной убеди,
А если нужно, так пугни порядком.
И грамоту душевную вези скорее,
Передает московскому-де князю
Всю отчину свою, всю без остатку,
На вечны времена, за бегство сына.
Тебе же, помни, сто рублев награды.
Русалка
А если ножки до меня протянет?
Иоанн
Не должен он, не может... говорю.
Не то не приезжай ко мне назад.
Русалка
Так и мертвый у меня подпишет.
(Великий князь Иоанн Васильевич уходит)
Русалка
(один)
Потряс таки, ой-ой, державной ручкой,
Да за толчком не гонятся дворчане,
Лишь голову б свою снести на плечах
Да денежек поболе загрести.
Вдобавок матерям обеим угожу...
Одной, что за нее побои вынес,
Другой — хоть о побоях умолчу —
Любимцу золотой кафтан снесу.
(Уходит.)
Занавес опускается.
Палата в набережных сенях.
На сцене узорочное седалище, обитое золотою парчою, над ним балдахин со столбиками в виде пирамид из резного позолоченного дерева, с двуглавым орлом сверху; с одной стороны седалища — кресла, обитые цветным бархатом. Неподалеку стоянец, на котором серебряная умывальница, поверх ее тонкий утиральник, отороченный кружевами, и серебряное блюдо. Великий князь Иоанн Васильевич сидит на седалище, под ноги его подставлена колодка (скамейка), обитая парчою. На нем кафтан становой из серебряной парчи с зелеными листьями и, поверх кафтана, зипун из желтого атласа, на шее ожерелье из лал и яхонтов, на груди золотая цепь, на голове островерхая шапка с золотым крестом, усыпанная жемчугом и драгоценными каменьями, на ногах башмаки, вышитые золотом по белому сафьяну. Великий князь Димитрий Иоаннович садится на другие кресла. На нем также богатая одежда со всеми принадлежностями, какие на деде его. Бояре, в богатых одеждах первого наряда, стоят перед своими скамьями, в том числе касимовский царевич Даньяр в богатой азиатской одежде, и зодчий Аристотель Фиоравенти — в итальянской; стража у дверей с шестоперами и бердышами. На сцене тишина.